Журнал «Страстной бульвар, 10», №10, 2010 г. "О Спектакле "Малыш"

«Малыша» в Хабаровском театре юного зрителя можно с натяжкой отнести к спектаклю о Великой Отечественной войне, хотя военных событий там предостаточно. Пьеса литовского драматурга М. Ивашкявичюса необычна по своей структуре, по непривычным героям, по тематике. Думается, что драматургический материал дает возможность театру самому выбрать жанр спектакля, определить стилистику актерской игры, музыкальное оформление, сценографию и т.д. Представляется, что из «Малыша» можно сделать спектакль абсурда, при всей странности происходящего это может быть бытовая драма, может быть полифоническое почти плакатное представление на безумно нынче модную «национальную» тему.

У автора пьесы всего четыре персонажа: русские Мать и сын (он же малыш) и литовцы Отец и дочь; всего два места действия: Богом и людьми забытая сибирская деревня, куда из разных частей Советского Союза ссылают раскулаченных, чтобы они работали на лесоповале, и зажиточный литовский хутор, откуда в конце 30-х годов и высылают Отца и где остается его взрослая дочь Сильвия.

Начинается война и повзрослевший 18-ти летний Леня Малыш уходит на фронт. Основной сюжетный стержень пьесы – переписка между литовским хутором, куда как солдат-освободитель приходит Леня, и сибирской деревней, где непостижимо судьба свела его мать Настю и отца Сильвии. Тяжелые военные годы, Странный, ничего не понимающий про Сибирь литовец-Отец, не случайно несколько раз звучит его реплика: то ли - , то ли +9 градусов. Одинокая юная Сильвия, тоже не понимающая и постоянно спрашивающая в письмах: «Па-ап, а кто такой Леня?».

Вот невеселый строй пьесы, в котором практически нет авторских ремарок, а сам автор написал: «Просьба не драматизировать», как будто «Малыш» - легкая милая комедийная штучка. Вот такая непростая задача встала перед постановочным коллективом.

Наверное, неслучайно Хабаровский ТЮЗ пока единственный профессиональный театр в России, включивший драму М. Ивашкявичюса в свой репертуар. Писать об этом спектакле чрезвычайно интересно и чрезвычайно трудно. На малой сцене разыгрывается такое полифоничное, философское, сложное действие, что однозначно прочесть его невозможно. Думается, «Малыша» каждый зритель поймет по-своему, в силу своего театрального опыта, возраста, характера, наконец. Авангардный спектакль? Да. Психологический? О. да. Реалистический? Да. Условный? Да. и т.д. и т.п.

По обоим концам малой сцены – зрители. Действие в середине. Главный элемент сценографии у художника Андрея Непомнящего - белые, гладко струганные доски, сбитые в своеобразные элементы мостков. Эти мостки в лесных краях всегда заменяли асфальт. Все персонажи босы: ближе к земле-матушке? Война – обуть нечего? Библейские герои? Одеты в стилизованные белые одежды, прижимают к себе большие и маленькие белые же чемоданы.

Вдруг сверху спускается с грохотом лодка с белыми бортами. Это и вагон, в который как сельди в бочке набьются эвакуированные, и ладья любви Отца и Насти, и просто наконец челн жизни, на котором плывут странные не очень-то счастливые люди. С одной стороны – Сибирь, с другой – Литва.

И в Сибири мостки - это деревья, которые с грохотом валят, это забор перед домом Насти, это ложе и стол, это дорога и мало ли что еще. А в Литве это стены, видимо, богатого прежде и разоренного хозяйства Отца. В спектакле масса условностей: длинная через все пространство высоко подвешенная труба от Литвы до Сибири. По ней будут идти письма с запада на восток, а письма это яблоки. И при всей условности - на постели простыня с рукотворным подзором, на Насте рубашка (не комбинация, а именно рубашка) тоже с подзором на подоле, а наволочки на завязках… Абсолютно натуралистичная правда быта 40-х годов.

И с первого до последнего мига спектакля ощущается полное слияние (что, видит Бог, не всегда бывает) сценографии А.Непомнящего и режиссуры К. Кучикина. Режиссер укрупнил события пьесы, придал им театральную выразительность. Так появились на сцене три Лени: деревенский малыш лет 9-10, 18-ти летний солдат войны и зрелый мужик. Просто на голове одинаковые вязаные шапочки. Так появились яблоки-письма, которые станут странным символом вообще шара: то ли земного, то ли философской субстанции. Нелепый фашист Ганс будет пускать мыльные пузыри-шарики. Поразит финал, когда попытаются герои повернуть вспять, назад (естественно, они желают невозможного) и появится огромный прозрачный шар, внутри которого кувыркается мальчик, а рядом два повзрослевших Лени.

Вообще строй спектакля оказался близок к кинематографу, с его общим, средним и крупным планами, с действием одновременно происходящим на экране, поделенном пополам. Литва и Сибирь постоянно живут напряженной жизнью, и на этом общем фоне укрупняется какой-то эпизод, чей-то монолог. При этом найдена удивительно точная, наверное, единственно возможная вопросительно - тревожная странная интонация. Очевидно, помогло найти эту интонацию следование тому самому авторскому указанию не драматизировать события. И в холодной белой Сибири, где неустанно валят лес, всех сгоняют на демонстрацию в честь дня лесоруба, и эти самые лесорубы отчаянно и лихо поют на разные голоса поистине «демонстрантную» песню «Ехал Грека через реку».

И демонстрация, и тяжелый однообразный труд, и лютое одиночество притянули друг к другу абсолютно разных по менталитету Отца и Настю. Прекрасная актерская пара В. Годованец и И. Покутняя, кажется, все-все до капельки знают про своих незадачливых героев. Трудным путем идет их сближение, и целомудренно чиста сцена любви: два прекрасных тела мужчины женщины внутри большого белого пододеяльника. А в Литве в таком же пододеяльнике озверевший Леня (С. Мартынов) грубо насилует стонущую Сильвию (Д. Добычина).

В самом начале спектакля Настя, глядя на рисунок Лени-подростка (Н.Мартынова), удивляется, что он вместо дома, который надлежало изобразить, почему-то нарисовал забор. Вот этот нарисованный забор, как преграда между детством и взрослой жизнью, между сыном и матерью, Отцом и Сильвией, Отцом и Леней. А еще за забором могут происходить тайные свидания, жуткие выяснения взаимоотношений, могут литься невидимые миру слезы. И, как ни странно, может напоминать забор о клятвопреступлении: ведь именно за забором Отец клянется уходящему на фронт Лене оставить в покое его мать. Нарушится обещание - как возмездие идут дальше ложь, непонимание, надругательство над юной Сильвией, смятение и хаос в душах Лени и девушки…

Даже финальный поклон в «Малыше» непривычен и полностью отвечает духу спектакля. Из одного конца малой сцены в другой как бы из Сибири в Литву и обратно отчаянно на последнем вздохе бегут босыми ногами герои, бегут, минуя наваленные в беспорядке мостки, чемоданы, козлы, подушки, топоры - все, что было в их жизни, и все, что в этой жизни они пытаются вернуть.

Странная пьеса. И умный, безусловно, авангардный, необычный спектакль, разбудивший в душах зрителей неведомые им доселе чувства.

Галина Островская