Другое солнце: творческая лаборатория в стиле хокку

Знать, что есть солнце — это уже вся жизнь

Ф.М. Достоевский

«Способы перевода японских хокку» — именно так обозначила жанр новой постановки Хабаровского ТЮЗа ее режиссер Яна Тумина, откликнувшаяся на приглашение дальневосточных коллег к сотрудничеству. Открытые для всякого рода экспериментов, хабаровчане и на этот раз с удовольствием откликнулись на нетривиальную идею питерской гостьи воплотить в жизнь творческую лабораторию, целиком построенную на актерской рефлексии. Отправными точками для этого послужили три на первый взгляд абсолютно разные вещи: хокку, реальная история любви японского военнопленного и русской девушки и трагедия, случившейся в Стране восходящего солнца весной 2011 года. Подготовка к спектаклю тоже проходила не совсем обычно. Артистам было предложено выбрать трехстишие, на которое откликнется их сердце, и попробовать воплотить его пластически. Так родился проект «Другое солнце», премьера которого состоялась в Хабаровске 2 марта 2012 года.

Русский инженерный театр «АХЕ», в рамках которого многие годы творит Яна Тумина, хорошо известен по всему миру. Работы этой творческой команды, как правило, лишены жанровых рамок и скорее похожи на перформансы или почти религиозные таинства, чем на классические спектакли. Не удивительно, что столь своеобразную эстетику режиссер во многом перенесла и на тюзовскую площадку. Как и в большинстве постановок питерского театра, в «Другом солнце» нет центрального персонажа. Главный герой здесь — время. Актеры же, скорее, — тени, образы, следы тех, чьи ботинки, сандалии, туфли, сабо, кроссовки на авансцене аккуратно напоминают залу о недавнем и таком далеком прошлом.

Еще задолго до третьего звонка зрители начинают погружаться в иное пространство спектакля. Интригующая инсталляция в виде черной ширмы в фойе театра, программка с несколькими хокку, аккуратно упакованная, если не сказать спрятанная, в специальную коробочку. И даже путь в зрительный зал на этот раз был на редкость извилист, проходил через множество лестниц и помещений театра и в итоге приводил прямиком… на сцену, которая к удивлению пришедших действительно оказалась Новой: публике предлагалось разместиться именно на ней. Все это настраивало на созерцание чего-то непривычного, со-участия в рождении другого, на первый взгляд, нездешнего.

Здесь шумно от гула голосов и сквозь тонкую рисовую бумагу занавеса видны тени водоворота людей. Здесь вовсе не актриса, японка Риоко Арикава, много лет живущая в Хабаровске, ведет неспешный разговор с Заслуженной артисткой России Евгенией Фасулаки: о погоде, имени-отчестве и других мелочах жизни. Японский флаг, внезапно вспыхнувшим солнцем внезапно прерывает размеренное течение бытия, словно цунами сметая все на своем пути… Таков пролог. Цунами не оставляет места для праздных бесед, все что будет происходить дальше не будет иметь определенного места и времени и будет направлено скорее в вечность, чем иметь определенные координаты.

«Ты сказал, здесь другое солнце, конечно, все другое, но солнце светит одинаково для всех», — пишет своему возлюбленному девушка-женщина-старуха Нина (Наталия Мартынова). Рассказывая и доказывая зрителю, что память и любовь «одна заветная» не знают границ, а другой — не значит чужой. Здесь время не двигается, но жизнь проходит и самое время разгребать завалы человеческих судеб, собирать камни, слушать глупую тишину и отмечать праздник осенней луны…

Художнику Павлу Оглуздину удалось оставить много воздуха в пространстве спектакля и одновременно довольно точно передать настроение и характер отдельных эпизодов, воссоздать атмосферу каждой сюжетной линии. Вот сельский учитель Петр Петрович (Петр Нестеренко) пригласил свою возлюбленную (Дарья Добычина) и ее друзей (Евгения Колтунова и Юрий Бондаренко) на чайную церемонию. Но если балалайка и способна подражать японским национальным инструментам, то сама сцена очень быстро превращается лишь в пародию на древний ритуал. Оказывается, среди «своих» можно быть еще более чужим... А, буквально в следующей сцене, мы попадаем в темную аллею, видим юношу с музыкальной шкатулкой (Сергей Мартынов), слышим пение цикад, звуки воды и бессмертные строки Солнца русской поэзии. «Когда ты поймешь, что мои стихи — не стихи, поговорим о поэзии…» — сразу на двух языках объясняет увиденное очередное трехстишие. Кулисы здесь полупрозрачны и временами транслируют мысли, чувства, сны и страхи персонажей. А куклы — еще одна неотъемлемая часть театра «АХЕ» — хоть и не имеют собственного хокку, но существуют наравне с актерами и проживают свою роль не менее ярко. Они напоминают людям о хрупкости и быстротечности существования, а на фоне хроники последствий землетрясения еще и о том, что они лишь игрушки во власти стихии.

Лирические фарсы из жизни русской глубинки определяют качественное наполнение «Другого солнца». Родившись на основе четырнадцати хокку, этот спектакль не называет, а скорее показывает, не объясняет, а просто передает. Рисковал ли режиссер, выбрав в качестве основы не обычное драматическое произведение, а рефлексию отдельно взятого актера? Наверное. Прогадал ли? Вряд ли. Краткие, пронзительные истории персонажей подобно шедеврам Басё таят в себе бездну смыслов, философии и поэзии. Герой афганской войны (Алексей Мельников), пытающийся вернуться к нормальной жизни и участковый милиционер — местный Чак Норрис (заслуженный артист России Александр Молчанов); дворник — а может Харон? (Андрей Сергеев) и незадачливые рыбаки (заслуженный артист России Александр Пилипенко и заслуженный артист России Владимир Годованец), склонные к неспешному созерцанию и готовые терпеть любые напасти ради одной секунды рыбацкого счастья; юные Ромео и Джульетта (Дарья Добычина и Виталий Федоров), разворачивающие свою историю любви на фоне титров бессмертного фильма Франко Дзеффирелли,  горький пьяница-поэт (Евгений Ворушило), влюбленный в продавщицу (Наталья Маркова). Они встретятся в финале, на веселой русской свадьбе — с гармошкой, застольными песнями и обязательной дракой. «Жизнь невозможно повернуть назад», — будут хором петь они и пить за здравие молодых на качающейся доске с именами японских военнопленных на обороте…

Как знать, может быть и вправду японские хокку переводятся на русский язык частушками, лирикой Пушкина и голосами любимых романсов о невозвратности, одиночестве и несчастной любви. А объяснить загадку национального характера можно лишь с помощью тонкостей восточного стихосложения. Невольно начинаешь задумываться, а может прав был классик, утверждая, что нет большего или меньшего страдания. И в масштабах вечности трагедия Фукусимы вполне сопоставима с переживаниями влюбленного, отвергнутого на деревенской дискотеке, горем покинутой женщины или ужасом черно-белых снов пугала в поле (Александр Флегонтов).

У каждой судьбы есть свое хокку, то ли комментарием, то ли внутренним голосом, неспешно сопровождающее каждый ее эпизод. Сама жизнь превращается в неуловимый образ и безупречный символ, в центре которого мерцающими солнечными зайчиками переливаются хрупкость, мимолетность и бесценность счастья, любви, мечты… О чем же эта постановка? Для одного она о любви русской женщины и японского военнопленного, для другого — о забытой богом деревне и ее жителях, для третьего — о лаконичности человеческих судеб. «Все, что увидит зритель — это единственное, что нужно было вынести из этого спектакля»,— уверена его автор. Мнение каждого зрителя — единственно правильное.

Наталья Ивацик