Газета «Хабаровские вести», 23.03.2001 г. "Интервью с Константином Николаевичем Кучикиным"

Когда работаешь в провинциальном театре много лет, привыкаешь не только к лицам коллег, но и зрителей, к будничности происходящего. Ищешь какой-то новизны, яркости, забытых эмоций. Вызвать эти ощущения подвластно только талантливому режиссеру.
ЯПОНСКИЙ режиссер Каньитиро Судзуки, с которым мы работали над спектаклем «Бунна», будто и не делал никаких открытий, а просто дал возможность почувствовать творчество и понять, что это такое — человеческое единение. И в немалой степени именно это, как и мастерство постановочной группы, принесло успех спектаклю здесь и на гастролях в Японии. А через несколько лет режиссер Вадим Гогольков, собрав вместе идеи, чувства, настроения, характеры, своей художественной волей возродил силы людей, поставив фолк-рок оперу «Конек-Горбунок». Недавняя премьера спектакля «Все мальчишки — дураки» по пьесе Ксении Драгунской уже вызвала интерес критики и зрителей. Мой собеседник — режиссер из Благовещенска Константин Кучикин, который любезно согласился поговорить о своем понимании современного театра, профессии актера и режиссера.
—    Как и почему ты пришел в театр?
—    В театр я был влюблен с самого детства. Но однажды мне сказали, что актера из меня не получится. Чтобы остаться в театре, я пошел в режиссуру. Смеюсь, конечно. Закончив Хабаровский государственный институт культуры, я работал режиссером. Но наступил момент, когда я разочаровался в профессии: понял, что ничего нового открыть не могу, а могу только повторить все, что делали до меня. И я ушел в актеры. Но постепенно устал от бесконечного вранья, ненужной фальши. И стал понимать, что надо искать в театре и что такое профессия режиссера: она не в том, чтобы изобретать что-то новое, а в том, чтобы вместе с актером докопаться до правды и найти какой-то интересный способ существования на сцене. И тогда получается спектакль.
—    А что такое правда на сцене?
—    Это такое воспроизведение жизни, которое не раздражает зрителя, а наоборот, уводит его в поэзию, и тогда он воспринимает атмосферу. Кстати, в современном театре сценическая атмосфера — явление редкое. А в жизни мы все живем атмосферой. Если мы, к примеру, входим в здание вокзала, то начинаем существовать сообразно этой атмосфере. А если актер начинает существовать, не проникшись атмосферой, правды не будет. И эту атмосферу должны создать актер, режиссер, художник, свет, звук. Но прежде всего актер и режиссер.
—    Но на сцене мы видим актера. Не обидно, что режиссер всегда остается за кадром?
—    По молодости было, но прошло. Обидно бывает по другому поводу. Для меня спектакль — это тот же ребенок. И просто становится больно и обидно, когда твоего ребенка добивают совсем. Но у меня был и успех, и я научился его спокойно переживать. Меня это теперь не волнует.
—    А что такое успех?
—    Это когда родился спектакль, и мы с актерами стали близкими людьми. Это когда я ушел с репетиции, а мне их не хватает, а им — меня. Это успех.
—    А через какую драматургию тебе легче высказаться — классическую или современную?
—    Через умную, в которой заложены вопросы, волнующие человека сейчас. Каждый человек всегда задает себе вопрос: зачем он живет? В чем смысл его существования? Если мы ответим на него, значит, мы наполняем жизнь смыслом. А если человек наполнен смыслом, он живет.
—    Ты режиссер психологического театра или режиссер формы, которую, правда, надо наполнить содержанием?
—    Я, скорее, из первых, но для меня русский психологический театр преломляется в яркую форму. Это еще Вахтангов открыл в «Принцессе Турандот», где отчасти есть и театр представления, но за этой яркой формой все равно психологический театр. Я хочу совместить эти две несопоставимые вещи. Да и жизнь подталкивает к открытым ярким формам.
—    Театр, в котором ты работаешь сейчас, какой?
—    Это антрепризный театр, он в стадии формирования, но пока вызывает интерес у зрителей, потому что мы свободны в проявлении, не боимся ошибок. И это ощущение довлеет над всем, даже ошибка кажется поиском. Дальше должен быть период нормального становления, и очень страшно его пропустить.
—    Нашему театру без малого 60 лет, его атмосфера наверняка отличается от той, что в твоем театре. Как ты себя у нас чувствуешь?
—- Мне приятно, что я столкнулся с труппой, которая сохранила чистоту. Но мне не очень нравится, что она существует как бы сама по себе, вне сценического пространства, вне действия, вне времени. Ее бы вытащить на сцену, чтобы у сидящих в зале это вызвало некую зависть и вопрос: как они сохранили чистоту в наше время?
—    Ты очень сдержанно принимал поздравления по поводу удачного спектакля, но почему свой выбор остановил на этой очень странной пьесе К. Драгунской?
—    Сначала она мне не понравилась, какая-то эпизодами написанная пьеса. Но она очень понравилась моей дочке Маше, которой 12 лет. Я перечитал и понял, что пропустил что-то важное: о серьезных вещах написано необычно — нет реальной школы, родителей, вроде все воображаемое. И я подумал: как здорово! Не касаясь реальности, рассказать о взрослых, детях, школе, воспитании. Я сам очень долго противился процессу взросления, во многом надолго оставаясь максималистом. Но ничего не поделаешь, взрослею и начинаю играть во все взрослые игры. И это меня отвлекает от самой жизни. А я хочу радоваться, отличать весну от осени, восхищаться цветами, жить без шор на глазах. И спектакль наш об этом: не надо быстро становиться взрослыми, надо уметь себя останавливать от взрослых соблазнов и смотреть на мир чистыми детскими глазами.
—    Ты уже понял, что для тебя театр?
—    Понял. И знаю. Но это очень личное.
—    Ты умеешь прощать ошибки?
—    Да, умею. Даже когда человек меня предавал и уходил, а через какое-то время возвращался, я очень радовался его возвращению. А сейчас, когда человек воз-вращается, я уже не радуюсь.
Мне становится все равно, потому что та пустота, которая образовалась с его уходом, не заполняется.
—    А ты счастливый человек?
—    Счастливый. С самого детства я знаю, что такое любовь, за что благодарен своим родителям и очень их люблю, я люблю свою жену и дочь, просто люблю жизнь и мир, в котором мы живем. Наконец, у меня есть непозволительная для многих сегодня роскошь — я занимаюсь любимым делом, и у меня есть возможность помочь этому миру стать добрее.
Наталья АНГАРСКАЯ, зав. литературной частью Хабаровского ТЮЗа.