Журнал «Страстной бульвар, 10», №1-111, 2008 г. "О спектакле "Валентин и Валентина"

На открытии Новой сцены ТЮЗ сыграл премьеру спектакля «Валентин и Валентина» по пьесе Михаила Рощина, написанной в 70-е годы прошлого века, а значит, тоже из области хорошо забытого старого. И хотя речь в пьесе идет о вечном — первом чувстве и тех испытаниях, которые неизменно сопутствуют влюбленным, скептики утверждают, что нынешние молодые по-другому общаются, мыслят, чувствуют, не говоря уже о проявлении этих самых чувств. Как, не меняя текста, лишь добавляя какие-то словечки из современного сленга, приблизить историю Ромео и Джульетты 70-х к сегодняшнему дню, как эти несколько высокопарные фразы адаптировать к языку нынешней молодежи, похожему на птичий? Как подойти к материалу, чтобы сто первая страница про любовь не показалась сегодняшним зрителям пропахшей нафталином? Театру и режиссеру Константину Кучикину это удалось. Чересчур литературный и «правильный» текст звучит в спектакле органично и по-сегодняшнему нервно. А сама история про любовь (режиссер определил жанр как «несовременная история») написана Михаилом Рощиным так, как может ее написать только человек, в полной мере наделенный способностью любить. И, несмотря на иные времена и нравы, моды и пристрастия, компьютеры и всемирную сеть интернета, любовь во все времена одна и та же и в то же время для каждого своя — неповторимая, единственная. Она ранит, трогает, терзает, отвергает чужой опыт, учит слышать и удивляться и неумолимо предъявляет счет тем, кто ею пренебрег когда-то, недолюбил, предал, прошел мимо. На сцене присутствует героиня, не обозначенная в программке, и ее присутствие ощущается постоянно и во всем. Имя ее Любовь. Вот она притаилась за порталом, дрожит от волнения на лестнице, продуваемая ветром из входной двери, ждет своего часа, обмирает, надеется.

Валентина в исполнении Натальи Марковой отнюдь не голубая героиня, восторженно лепечущая про свои девичьи мечты, а вполне сложившийся человек, перед которым возник грозный и неотвратимый прекрасный призрак, она даже слегка растерялась, узнавая и не узнавая то, о чем до сих пор приходилось лишь читать в книгах и о чем сама иногда думала с бьющимся сердцем. Конечно, Валентина-Маркова несколько отличается от своих раскованных сверстниц, бросающихся в каждое новое любовное приключение очертя голову, но она и сама немного стесняется своей «старомодности». И едва возникает легкая тень сомнения (в себе, в своем избраннике?), тотчас появляется змей-искуситель в образе отважного моряка Гусева (Александр Фарзуллаев), мечты и грезы любой женщины. Кажется, вот сейчас и не устоит девочка, бросится в этот омут, и полетит, и забудется. Но — Любовь. Именно она — та лакмусовая бумажка, с помощью которой герои спектакля проверяются на зрелость. Те, кто не прошел тест, вот они, стройной вереницей — сестра Женя, мать, Лиза — мать Валентина.. А хочешь, выбирай жизненную философию красавицы Дины, одноклассницы Валентина (Мария Кучеренко), тоже в общем, жаждущей этой самой любви, но не желающей ждать. (А сколько? А что я буду за это иметь? Да и вообще оправдаются ли ожидания?)

Они все живут — едут или мчатся — в одном вагоне (этот образ придумал художник Андрей Непомнящий), где потряхивает, сдавливает, продувает сквозняком. Но, как птица иногда стучит клювом в стекло, в самый неожиданный момент возникает в их памяти и сердце образ любви. У кого-то в жизни она лишь блеснула однажды лучиком, как у Лизы (Нелли Березовская), обернувшись непосильными трудностями и бытом, так что и слово-то это позабылось. Да и насмотрелась она в поезде, где проводницей работает, на эту любовь — до первого семафора. Прощаясь, невеста слезы проливает, а на следующей станции, глядь, уже сидит в вагоне-ресторане с попутчиком, и печали как не бывало. Так что некогда Лизе глупостями заниматься, ей детей поднимать надо. А ведь совсем молодая женщина, добрая и с сердцем. Именно Лиза угадала, что у сына с этой чужой девочкой все всерьез, потому и приняла их, приютила. И все мудро, тактично, без лишних слов. Вот и реализовала свое, женское — через детей, через их молодые печали, угадав сердцем, что помешать им сейчас — значит, навсегда сломать что-то в душе.

Вот Женя (Ирина Покутняя), старшая сестра Вали. Молодая яркая женщина с изломанной судьбой, которая за внешней беспечностью и весельем отчаянно пытается спрятать боль. И все потому, что не глянулся ее избранник матери, мол, жених не нашего поля ягода. Вот и загоняет всю жизнь внутрь себя тоску, меняя партнеров и прокручивая «всю эту историю» за половину суток. «Любовь — это машина-а-а!» — кричит она с залихватской удалью, и это единственный момент в спектакле, где ее героиня приоткрывается. Свой финальный монолог Ирина Покутняя произносит просто, почти безлично, в душе все давно отгорело, но слова — как протянутая рука помощи младшей сестре: смотри же, не повтори моей ошибки, не сломай себе жизнь, люби, уходи, слушай сердце.

Но пока они все советуют, судят и рядят, не случилось ли несчастья с Валентином? Куда исчез парень? Что с ним? Неужели в самом деле уехал? Маленький игрушечный вагончик, который пускает по детской железной дороге Валя (вот и закольцевался образ спектакля), вдруг сошел с рельсов и перевернулся, и она коротко вскрикнула, только никто не обратил на ее испуг внимания. А может, это терпит бедствие вагон, в котором едут, трясутся, сдавленные и продуваемые морозными ветрами персонажи пьесы, о которых со сцены нам рассказывает режиссер Константин Кучикин?

Его спектакль — это взгляд человека из другого века, который знает то, что им, шумным, веселым, юным, еще неведомо, и в отличие от них он понимает, что никто не выживет в этом мире, никакая любовь не спасет. Отсюда, из XXI века, и словечки современного сленга, как маленькие занозы, кого-то раздражающие, которые вторгаются в текст рощинской пьесы, отсюда, и вальс композитора Александра Новикова. Среди шлягеров тех лет — как они назойливы, бьют по ушам! — вдруг возникает этот мотив, красивый и обреченный. Они все обречены, эти люди из 70-х, и нет им выхода из вагона, который в финале перевернулся, пущенный рукой Валентины. С любимыми не расставайтесь... Однако если Валентина вся в рефлексии и сомнениях по поводу ухода из дома и возможной перемены участи, то Валентин (Александр Молчанов) просто любит свою избранницу, девочку с холодными глазами. Он только любит, а значит, изначально в проигрыше, ибо любящий открыт и уязвим. Валентин нетерпелив, порой даже циничен. Каких усилий стоит ему сдержаться и не послать к черту этих «двуличных баб», Валиных мать, бабку и разбитную сестрицу заодно. Но любовь наделила юношу таким великодушием, таким терпением и пониманием (здесь он в мать), что ты чувствуешь: если спасется, то намного даст фору всем умникам и разумникам. Остается только посочувствовать девочке Вале, которая никак не может разобраться в происходящем и все медлит, и все прислушивается — не к сердцу. К бабке, к матери.

Не было бы поздно в самом деле.

Мать Валентины — едва ли не единственный персонаж в пьесе, который не имеет имени (опустим бабку, ибо в исполнении Евгении Фасулаки она — вечная бабушка, пекущаяся о внучке, нелогичная, потерявшая представление о времени, она принимает сторону то Валентины, то матери, то Жени). Татьяна Гоголькова играет не женщину, с именем, слабостями, женскими притязаниями, тоской и сомнениями, а систему, которая подавляет, строгает, калечит, насаждает, диктует, заставляя своих уже выросших дочерей жить по ее правилам, как она их усвоила с детства. Женщина, изуродованная системой и уродующая близких с той же методичностью и старанием. Без имени, потому что матерей, подобных ей, легион! Отказавшись в свое время от любви, бросив себя на алтарь семьи и воспитания дочерей, она, говоря современным языком, «строит» их по своему образу и подобию, непоколебимо уверенная в своем праве решать чужую судьбу. В результате — одиночество как расплата. Женя с ее горькой судьбой — целиком ее вина и вечный укор.

Финал остается открытым. Замечу, что все происходящее на сцене — это трансляция некоего радиоспектакля, в котором задействованы участники нашей истории. Такой вот режиссерский изыск. Своего рода ребус, который хотите принимайте, хотите не обращайте внимания. Прием не раздражает, хотя, на мой взгляд, мало что добавляет и объясняет. Спектакль шумный, с массовкой, с беготней по залу, но воспринимается как камерный. Даже когда свои самые тихие признания герои вынуждены произносить буквально поверх голов, это не мешает воспринимать их как интимные откровения.

В финале жалюзи на окнах зрительного зала поднимаются, и мы видим летящий за окном снег. С одной стороны, это красиво — снег в мае, но с другой, тревожно, ибо распускающееся, хрупкое, нежное может замерзнуть, погибнуть, умереть. От этого под сердцем никак не растает ощущение свершившейся катастрофы. Как ледяной осколок, оно колет, мешает дышать, не хочет уходить.

Фурсова Светлана
Фото Степана Киянова